Господи, поверить не могу! Ребенок готов скакать по комнате и петь во все горло. Мне написал Одуванчик!!! Смеюсь в голос и буду весь день ходить с дурацкой улыбкой.

Мы не общались ровно год - с тех пор как встретились в Москве после многомесячной переписки, плавно переходившей в виртуальный роман. Его письма всегда были изысканными и трепетными, мои - вдохновенными и ласковыми. Он всегда был остроумным и внимательным, а я старалась казаться независимой и заинтересованной. Наше общение от первого до последнего слова строилось на самообмане. Нас обоих это вполне устраивало. Но в реале все оказалось иначе. Он не знал, о чем спрашивать, я не знала, о чем говорить, он прятал глаза, а я - руки. Было ужасно неловко. Да еще никак не получалось остаться наедине...

В общем, после того одного свидания (если это можно было так назвать) мы больше не разговаривали и не писали друг другу. Иногда, натыкаясь на его адрес в архиве, я думала о том, что "надо бы черкнуть ему пару строк, а то как-то некрасиво получается"... Но мне всегда казалось, что я еиу нужна больше, чем он мне, у меня были дела в реале, и руки все никак не доходили...

А тут вдруг - бац! - и его письмо. Тот же тон, тот же стиль, даже настроение то же. Он пишет, что изменился, но "люди не меняются" (с) Стив. Тем не менее, у нас, похоже, есть что-то общее - одиночество, тяга к творчеству и полное отсутвие подходящих людей в реале. Он слишком умный и слишком категоричный для своего окружения, а мне мешает замкнутость и неумение/нежелание делиться своим миром с реальными людьми.

Пока он остается именем на экране, я могу рассказывать ему такое, о чем никогда не скажу настоящим знакомым. Вспоминая свои письма Одуванчику, я понимаю, что они похожи на еще один дневник: художественное описание впечатлений, жалобы на "интеллектуальное большинство", мысли ни о чем.

А вообще я очень рада его письму. Мне приятно внимание (ха! а кому оно неприятно?), мне льстят его фразы типа После нашей последней встречи я почувствовал себя очень скованно и подумал: «Нет, она для меня слишком хороша, а я ее не достоин». Я не знаю, насколько он искренен в подобных заявлениях, я не знаю, что он хочет получить от этой переписки, но я все равно рада ему.

По крайней мере, я достаточно четко понимаю свои мотивы. Во-первых, общение, в котором можно казаться умнее (красивее, добрее, счастливее, лучше), чем я есть на самом деле. Во-вторых, связь с Москвой, с прошлым. В-третьих, надежда на то, что, когда я приеду летом в Москву, меня там будет ждать влюбленный молодой человек, с котором можно будет гулять по городу, ходить в кино, сидеть в кафешках и заниматься другими, не менее интересными вещами в его квартире (а не в моей, где за тонкой дверью: тетя, дядя, двоюродный брат, сестра и вечные гости).

Кстати, Одуванчик - едиственный человек "из детства", с которым я продолжаю общаться. Другие мои друзья и знакомые появились значительно позже. А Ванечку я знаю с возраста 1 года и 3 месяцев. Первые рассуждения о любви, первые прогулки под руку, первые (ужасно неуклюжие) поцелуи - это все было с ним. Сейчас так смешно вспоминать... Мне было 14? 15?, это был август, бабушка умерла месяц назад, мы жили на даче с Эдкой и развлекались тем, что играли в "бутылочку" и "правду-поступок". А еще тогда же мы обнаружили, что, если пережать сонную артерию, то на грани потери сознания можно "словить кайф". Пыжик (ой, стоит ли его так называть? он обижался... но ему так подходит! Пыжик...) тогда сказал, что это похоже на оргазм, и я кивнула с умным видом, хотя в тот момент еще понятия не имела, что это значит. Я вообще тогда о сексе знала только то, что "от этого бывают дети". Прикол в том, что, если бы не увлечение аниме и как следствие - чтение NC-17 фанфиков, я бы еще долго ничего не знала и уж точно не относилась так спокойно к яою и юри (эти слова для меня являются синонимами к "гомосексуализму", хотя это и неверно). Нда. Лирическое отступление.

Надо написать Одуванчику, как я ему рада и как я его хорошо понимаю. Во всем. И как я не могу без него жить. Хи-хи-хи, какая я мерзкая, нехорошо так пользоваться мальчиком. ^___^

***

Я хочу работать. Я просто не хочу эту работу искать. Звонить куда-то, спрашивать, просить — это как раз то, что я ненавижу. Разговоры с незнакомыми людьми.



***

Я не знаю, что делать со своим будущим. Нужно решать, решать сейчас, сегодня, откладывать нельзя, и да, конечно, всегда можно пойти куда-нибудь официанткой или секретаршей, но я ведь не хочу... Не хочу? Или мне правда все равно? Сама себя не понимаю. Еще месяц назад казалось: я твердо знаю, что хочу делать в жизни. Казалось, вот она, мечта: уютный офис в чистеньком, беленьком домике, постоянные клиенты, размеренная, спокойная, обеспеченная жизнь. Это все еще может быть. Стоит только напрячься, справиться с собственной ленью, стоит только по-настоящему захотеть — и все получится. Вот только захотеть не получается.



***

Все чаще возвращается тоскливое, трусливое желание покончить со всем этим балаганом так, как давно уже думалось: вскрыть просвечивающие сквозь тонкую кожу вены. Или прыгнуть с моста. Или шагнуть под несущуюся машину. Способ не важен, важен результат — не будет больше проблем, не будет решений. Ничего. Конечно, ничего хорошего тоже не будет, но ведь и жалеть об этом будет некому. В прошлый раз все как-то наладилось. Само. Без моего активного вмешательства. Но сейчас нужно действовать, а мне этого не хочется. Хочется только исчезнуть. Каждый мой день наполнен отрицанием жизни: книги, телевизор, компьютер, чужие судьбы, чужие эмоции, все, что угодно, лишь бы не быть собой. Лишь бы просто не быть. Какое счастье — забыться, отдаться легким словам, ровным строчкам, острым лезвием вспарывающим вены реальности. Какое счастье — окунуться в вихрь чувств, пьянея от ощущения, противоположного собственному одиночеству. Какое счастье — не думать. Если бы не было этой возможности убежать от реального мира, я бы давно воспользовалась более радикальным методом. Но пока это спасает — моя привычка, мой наркотик, мое — нет, чужое! и оттого — невозможное счастье.



***

Похоже, пора поговорить со Стивом. Обычно ему удается заставить меня поверить в нужность моей жизни.



***

Все чаще персонажи моих придумываний — вовсе не герои, спасающие мир и добивающиеся благосклонности всего мира, а ничтожества и неудачники, играющие вторые роли, страдающие от неразделенной любви и, в конце концов, — умирающие, потому что оставлять их в живых — жалко.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Вчера я написала Найлову письмо. Сегодня я получила его ответ. Мне немного обидно оттого, что, послав около трех страниц текста, я получила один абзац. Но с его письмами всегда так. Наши разговоры - это его монолог. А письма - это мой монолог.

То, что я пишу, гораздо откровеннее того, что я говорю. Есть вещи, которые я просто не могу сказать. Например, то, что мой страх близости вызван, прежде всего, маминой смертью. Это - главное. Мой внутренний Рим, к которому ведут все дороги.

Ну, еще, кончено, я никогда не скажу Найлову, что люблю его. Думаю, он сам знает, но вслух я в этом не признаюсь. Он и так обладает слишком большой властью надо мной. Властью, которую я сама ему дала. Я ему доверяю. И он прав - это был мой выбор. Так что, если он сделает мне больно, я сама буду виновата.

Забавно то, что письма ему я пишу как рассказы. Как будто моя жизнь - это еще одно литературное произведение. В какой-то мере так оно и есть. По крайней мере, для меня.

Интересно, как он все это воспринимает? Чем для него являются эти отношения?

Как жаль, что некоторым мечтам никогда не исполниться. Я согласна на несчастную любовь, на измену, на предательство... Но не на эту абсолютную невозможность чего-либо даже отдаленно похожего на мои фантазии. Я согласна страдать и плакать потому, что он меня не любит. Но не потому, что он любит меня не так.

У ребенка слишком много дневников. Ребенок запутался. Он уже не знает, какой дневник - литературный, какой - личный, какой - настоящий, а какой - выдуманный. Ребенок хочет оставить себе два дневника: сборник рассказов и сборник впечатлений. Все остальное не нужно и даже вредно. Мешает разбираться в себе.

Но.

У каждого дневника есть причины на существование. Даты, события, мысли, люди... И так тяжело снова начинать сначала.

Ребенок сам себя не понимает.

Ребенок хочет спать, есть, писать и чтобы кто-нибудь позвонил. Последние полтора месяца ребенок говорит по телефону только и исключительно с бабушкой. Редкие разговоры с Москвой не считаются, так как, чем дальше, тем вернее становятся результатом обязанности, а не желания.

Ребенок чувствует себя брошенным и никому ненужным. Он медленно и с удовольствием тонет в своих выдуманных мирах. Благо воображение позволяет. Ребенок не всегда может отличить реальность от фантазии. И когда приходится выбирать (потому что и на то, и на другое времени не хватает), ребенок неизменно делает выбор в пользу того, что важнее - фантазии.

Ребенок сам себя боится. И за себя тоже.

Эх, ребенок, что же мне с тобой делать?