Год назад, в другом дневнике была у меня такая запись: "Сегодня я встретила своего ангела-хранителя. Правда, я не сразу его узнала, ибо ангел был близорук, голубоглаз и почти трезв. Что было несколько странно, учитывая убойность его фирменного коктейля, который он сноровисто вливал во всех желающих и не очень. [...]

Что ж, можно с уверенностью сказать, что первый опыт оказался вполне удачным. По крайней мере, ничего, достойного сожаления, я не сделала.

А жаль."



В ночь с пятницы на субботу я встретила его снова. Он не изменился. Наверное, изменилась я. Хотя я все равно ни о чем не жалею.



***



Пусть это будет письмо. Которое ты, скорее всего, никогда не получишь. Понимаешь, я уже второй день непрерывно что-то пишу, и все – тебе, о тебе, для тебя. Мой ангел-хранитель.



Вот я сижу за столом, сжавшись на стуле, свернувшись в комок натянутых нервов, а ты держишь меня за руку. Я выдавливаю из себя слова по звуку: понимаешь, я не умею говорить вслух, только писать. И ты встаешь, резко, быстро, так, что мне кажется, будто – все, обиделся, сейчас уйдешь. И я цепляюсь за твою ладонь, не отпускаю. А ты оборачиваешься и улыбаешься насмешливо: ты чего? я только за бумагой схожу. чтобы ты написала.

Ну вот я и пишу. Потому что говорить не умею. Потому что свою часть диалога веду мысленно, слыша, как отдаются в висках непроизнесенные слова. Потому что не могу сказать: ты мне нравишься, я о тебе думала, ты замечательный, не уходи, люби меня. Да, вот так: люби. Все остальное глупо и пошло, и это глупо и пошло тоже, но это – все, что у меня есть. Люби меня.



И мне смешно до слез, вся моя жизнь – театр абсурда, но эта ночь – особенно.



Вечеринка, слишком много чужих людей, пьяных и потому веселых, мои неприязнь и скука, щит книжки на коленях, ведь никому неинтересна забившаяся в плюшевое кресло девочка, уткнувшаяся взглядом в страницы. Никому, кроме тебя.

Потому что ты меня помнишь. И потом, уже утром, за чашкой слишком крепкого чая после очередной бессонной ночи, ты рассказываешь о том, что помнишь, в деталях, во всех жизненных, отвратительных подробностях. Но мне не стыдно ни перед тобой, ни перед собой.

В эту ночь для меня вообще не существует ни стыда, ни смущения. Нет, я молчу по-прежнему и не смотрю тебе в глаза, но я не краснею и не пытаюсь тебя остановить. Зачем? Ведь я этого хочу.

Хочу тебя.



И вся ночь – калейдоскоп слов и ощущений, ничем не связанных, никуда не ведущих.



Ты говоришь: мир может изменить только воля. Я говорю: вера. И ты говоришь: вот в этом-то, девочка, и заключается разница между нами. И я неговорю: для меня это – просто слова, сказанные для поддержания беседы. Потому что ты называешь меня девочка. Потому что ты называешь меня ребенок. Потому что я и есть ребенок – неумелый, неопытный, наивный, невинный ребенок, которого нужно учить, беречь, защищать, любить. Обязательно любить. Хотя бы в эту ночь.

Я говорю: в прошлый раз я назвала тебя своим ангелом-хранителем. Ты говоришь: у меня есть любимая картинка. на ней – демон. не такой – красный, с рогами и копытами, а вроде как человек, только с крыльями как у летучей мыши. и он сидит такой грустный и несчастный. а рядом с ним – девушка-ангел с прекрасными крыльями белее облаков. она его обнимает и утешает. Ты говоришь: я не ангел. хранитель – может быть, но никак не ангел. скорее уж демон-искуситель. Я смеюсь и нецелую тебя.

Ты говоришь: глаза – зеркало души. Я молчу. Я в это не верю. Даже если они и зеркало, то кривое. Не пытайся увидеть душу в моих глазах. Ее там нет.

Ты читаешь мне стихи, красивые и грустные. Какие-то я знаю, какие-то – нет. И я неговорю: не надо, мне не нравятся стихи, лучше просто побудь со мной. Я сижу на балконе, на холодном полу, чувствуя, как дует из открытого окна. А ты стоишь передо мной на коленях и греешь мои замерзшие пальцы в своих ладонях.

Приходят и уходят люди, курят, разговаривают. Меня раздражает их присутствие. Мне нет до них дела. Мне хочется оказаться на необитаемом острове. С тобой. А если нет острова, то хотя бы в своей комнате, за закрытой дверью, на нормальной человеческой кровати. И это я тоже неговорю.

В эту ночь я позволяю себе стать другой. Я много улыбаюсь, но далеко не все мои улыбки – настоящие. Я не ругаюсь матом, но в моих словах хватит яда на пару сотен скорпионов. Я сама не знаю, откуда берется это холодное бешенство, отстраненное любопытство, злое презрение. Я ни о чем не прошу, очень долго ни о чем не прошу, но всю ночь так мучительно – до ломки, до крика – нуждаюсь в искренности, откровенности, близости.

Я говорю: одиночество – проще. И ты говоришь: да, конечно, проще. Но я хочу, чтобы на одну ночь – эту ночь – все было сложно.



Театр абсурда, театр теней. Мы танцуем безумный танец в лучах восходящей луны, и наши тени корчатся на черном от крови снегу. Мы танцуем босыми и нагими на обломках костей, вдыхая дурманный дым догорающих трав. Мы пьяны болью, ночью, свободой, бессмертием.



Ты говоришь: нет для человека кары страшнее, чем вечная жизнь. Я говорю: я бы смогла. смогла бы жить вечно. Ты говоришь: да, ты – смогла бы. я бы тоже смог. вопрос не в этом. Но я не задаю вопросов.

Ты говоришь: я всю ночь пытаюсь зацепить тебя. Я говорю: я разучилась сердиться и обижаться. И ты говоришь, на мгновение устало прикрыв глаза: я вовсе не этой реакции добиваюсь. И я нецелую тебя.



Эта ночь выпадает из реальности. Эта ночь – рассказ, мечта, фантазия, сон. Но никак не воспоминание, не то, что случилось со мной.



Калейдоскоп. Осколки цветного стекла на асфальте.



Ты много носишь меня на руках. Подходишь неслышно сзади и поднимаешь, как придется. Я смеюсь и цепляюсь за все, что попадается под руки. Попадаются в основном твои плечи, или шея, или спина. Иногда не только твои. Ты то небрежно ставишь меня на ноги, придерживая одной рукой, то доносишь до комнаты по узкому коридору и сбрасываешь на широкий диван, предварительно освободив место от развалившихся на нем пьяных и веселых людей.

Каждый раз, когда ты предлагаешь мне то бокал вина, то рюмку абсента, то стакан своего фирменного коктейля, я качаю головой и говорю: я не пью. Ты пьешь, но не пьянеешь. Несмотря на все приложенные усилия.

Поэтому, когда я сижу на кухне, свернувшись на стуле, прижав колени к груди, а ты сидишь рядом, держишь меня за руку и заглядываешь мне в лицо, мы оба абсолютно, несомненно, непростительно трезвы. Ты читаешь стихи и пытаешься поймать мой взгляд. Я слушаю и отвожу глаза и крепче сжимаю твою ладонь. Ты замолкаешь, осторожно поднимаешь мое лицо, всматриваешься во что-то, видимое только тебе. Я не могу дышать. Мне становится гораздо легче, когда ты отпускаешь меня, двигаешься, прижимаешь к себе, когда я могу уткнуться лицом в черную ткань рубашки, обтягивающей твое плечо. Так я чувствую себя невидимой. Так я чувствую себя в безопасности.

А у твоих поцелуев – привкус алкоголя и холодного занимающегося за окном рассвета. И я, поражаясь собственному спокойствию, медленно сдираю с себя слои одежды вместе с создававшейся годами броней. И подставляю лицо и шею и плечи твоим рукам и губам, пропуская мимо ушей романтическую чушь, которую ты несешь – то ли для меня, то ли для себя.

Ты не знаешь – мне не нужны слова, не здесь, не сейчас, не от тебя. Ты говоришь как слишком старательный актер, хорошо выучивший и прилежно играющий свою роль, не понимая, что ее нужно не играть, а жить.



Театр абсурда. И мы – одновременно и зрители, и актеры в этой абсурдной пьесе, к которой забыли написать сценарий.



Кажется, будто все должно быть смазано и смутно, словно в тумане. Но каждое движение врезалось в память, все предельно четко, все безжалостно ярко. Мои слова: я хочу, чтобы ты был первым. Твои слова: я могу доставить тебе удовольствие, но я не могу у тебя это отнять. Моя презрительная ухмылка: удовольствие доставить я себе и сама могу. Твое короткое, жесткое: пошли, там посмотрим.

Твои экономные злые движения, взгляд в упор. Но в эту ночь во мне нет места ни смущению, ни стыду. А страх... Ну а что страх? Мне бывало страшно и раньше.

Скользкое дно ванной, из которой ты только что вытащил несколько бутылок недопитого пива. Слишком холодная вода и горячее прикосновение твоих ладоней. И мое фальшиво-требовательное: так да или нет? И твое решительное: нет. И мое, куда-то в район твоей ключицы сказанное: значит, о презервативах можно не волноваться. И твой тихий искренний смех.

Ты говоришь: надеюсь, ты в меня не влюблена. И я говорю, скривив губы в усмешке: вот еще.

Блеклый кафель стен, тусклая лампочка, шум воды. Твои короткие вздохи и прикосновения – уверенные, но странно-неловкие. И мне смешно, но я не смеюсь, потому что боюсь, что ты решишь, что я смеюсь над тобой. А это не так. Просто в эту ночь мы играем пьесу абсурда, и хотя мне забыли дать сценарий, ничего хорошего я от нее не жду.

Ты говоришь: что ты хочешь? И я говорю, заставляю себя говорить вслух: чтобы тебе было хорошо. И ты замираешь на мгновение и выдыхаешь тихонько: какая же ты... девочка, девочка… ребенок... И целуешь меня, а я, отвечая автоматически на поцелуй, думаю с привычной отчужденностью: а на бумаге это выглядело бы красивее.

И ты учишь меня, учишь терпеливо, как и нужно учить детей – объясняя все по десять раз, а потом еще по десять раз все повторяя. И я учусь, учусь охотно, как обычно учатся дети – с любопытством и с удовольствием.



Эта ночь – театр абсурда, и мы в нем актеры, и мы играем на его сцене свои абсурдные роли.



Ты быстро вытираешь меня чужим светло-синим махровым полотенцем и говоришь: одевайся. Я одеваюсь, молча, не пытаясь найти слова. Даже сейчас я не чувствую себя смущенной. Ты говоришь холодно, почти грубо: не жди меня. Я замираю, не застегнув до конца молнию, и разворачиваюсь к тебе всем телом. И я неговорю: да за кого ты меня принимаешь? за наивную невинную романтичную дурочку? похоже на то. но за кого ты себя принимаешь? И я говорю: не буду. И ты говоришь: в следующий раз я сделаю все, что ты захочешь, но только если ты захочешь. Я киваю и неговорю: там посмотрим.

А потом – утро на кухне, и слишком крепкий чай из чужой чашки, и слипающиеся после очередной бессонной ночи глаза. Немножко смеха, немножко стихов, немножко молчания. Я не испытываю ни сожаления, ни грусти, ни неловкости. Мне хорошо и спокойно рядом с тобой. Я жду в коридоре, пока ты зашнуровываешь ботинки, и покорно подставляю губы для поцелуя, а потом закрываю за тобой дверь.



Я не буду тебя ждать, Тим, мой близорукий, голубоглазый, почти трезвый неангел-хранитель.

***



Москва. Ощущение, что так было всегда. Или, по крайней мере, было бы...



***



Я говорю: домой - и не знаю, что я имею в виду. Этот дом или тот, этот город или другой, или вообще некое Место - еще невиденное, еще ненайденное.



...и, как часто случается в последнее время: все лучше, чем могло бы быть.

Еще бы узнать, где можно посмотреть "Людей Икс" на языке оригинала... Хн.

Почему все так серо? У меня хорошее настроение. Пойду экспериментировать.

I am here.



Or at least as here as I can get.

***

Обдумываю свою сексуальную ориентацию. Процесс обдумывания длится, в общем, уже давно - года три, наверное. И не то чтобы сейчас возникла какая-то резкая необходимость принять решение. Нет, просто.. самой интересно. Люди привыкли вешать ярклыки - и на других, и на самих себя. А я человек. Просто человек, только человек, от первого вздоха, до огня и костра - человек.



***

Мне не о чем писать. Слова тяжело ворочаются в голове, вязкие, липкие, уродливые, непонятные, незнакомые. Я не знаю, что с ними делать. Не знаю, зачем они. Пустые и вялые, как мертые листья, как сброшенная кожа.

Если достаточно долго ничего не делать, то рано или поздо все равно что-нибудь случится.



This is not a good life philosophy, but it works for me.



Ушла писать резюме.

258



Он сидит на скамейке, устроив блокнот на коленях, - темнокожий, черноглазый, легкорукий. Он взмахивает тонкой, длиннопалой кистью так, как чайка взмахивает серебристым крылом в сиянии рассветного неба. На белой бумаге росчерк за росчерком проявляется лицо: губы, нос, брови, ключица, глаз, локон, спускающийся с виска на шею.



273



Последний месяц.

Я изменилась.

Мой мир изменился.

Изменения во мне (моем мире) стали заметны.

Я (мир) всегда была такой, но обстоятельства последнего месяца (года! года...) сделали меня более четкой. Высветили черты, которые раньше были незаметны.



Я мечтаю о том, чтобы в моей жизни случился перелом. От слова "перемены". Или "ломать". На данный момент это уже не имеет значения.

Я (крайне) пассивный человек. Я предпочитаю выполнять приказы, а не проявлять инициативу. Я мечтаю о том, чтобы мне говорили, что делать, что думать, что чувствовать. Я не хочу принимать решения и нести за них ответственность (отсутствие действия - это тоже действие). Я не хочу быть взрослой. Я хочу быть ребенком, которого ведут за руку. Я хочу быть слепым, который следует за своим поводырем.

Дайте мне еду и постель и пригоршню дурманящих слов, и я с радостью заплачу своей свободой. Мне не нужно потенциального счастливо-безбедного будущего, мне нужна стабильность. Я была (счастлива) довольна своей жизнью, пока у меня не было выбора, пока меня не спрашивали, чего я хочу, и не требовали *стремиться* к исполнению моих желаний. Я не хочу прилагать усилия для достижения неясной мне цели.



За последний месяц я лгала больше, чем за весь предыдущий год. За последний год я лгала больше, чем за всю предыдущую жизнь. Ложь, как лавина, - достаточно сказать одно (намеренно) неверное слово, и невозможно остановиться, не похоронив себя заживо.



Я перестала писать. Я не знаю, о чем. Хуже того: я не знаю, зачем.



Я тону, я задыхаюсь от отвращения. К себе. Я выброшенная на берег медуза - белесая слизь, размазанная по жаркому, жалящему песку.



Я могу писать. Я помню, как, но... Я не помню, на что похоже вдохновение. Я не помню на что (--солнце сквозь закрытые веки, сквозь кроны деревьев, мелькающая яркость, ослепительное тепло--) похожа влюбленность.

Я не видела Стива так давно, что могу представить, будто его не существует. Совсем. И мне не страшно, не больно, никак.



Мне нравится, когда до меня дотрагиваются. Мне нравится тепло чужих рук, мягкость чужих волос, щекочущая гладкость чужой кожи. Но. Чужие прикосновения вызывают во мне чувство неловкости, неуклюжести, неправильности. Люди чувствуют именно это. В результате (люди, с которыми я вижусь) мои друзья обнимают друг друга при встрече и улыбаются мне чуть смущенно: "не бойся, мы не будем, мы знаем, что ты не любишь..." И хотя я сама (заставила) позволила им так думать, мне становится обидно.

С другой стороны иногда, когда К (единственный человек с неограниченным лимитом физического контакта со мной) трогает меня (гладит, или кладет руку мне на плечо, или случайно прислоняется коленом к моему колену) это вызывает во мне не просто желание отодвинутся, но и сильнейшее раздражение.



[Про себя, конечно.]

***

В среду буду в Москве. Да-да-да!!!



***

Продублировала на всех дневниках. Лень сочинять длинное-длинное описание того, что я сейчас чувствую. Отправила что-то подобное Стиву, но на русский переводить не стану.



Мои письма Стиву превращаются в некое подобие эмоционального дневника. Как только мне плохо, я ему пишу...

***

А не стоит ли слегка сменить имидж?.. Надо над этим подумать.



***

Смешно. Всего пару месяцев назад Катя заявила, что да! она едет в Россию! и никто не сможет ее остановить!

Еще через месяц она решила, что проведет летние каникулы со своим "мужем", а потом они поженятся, и она вызовет его сюда.

Теперь она не только не хочет ехать к нему в Москву, но и вообще не уверена, что хочет продолжать быть его "девушкой".

Теперь она готовится к выпускному балу и надеется, что Майк сможет с ней пойти.

То ли это в ее жизни все так быстро меняется, то ли в человеческой жизни в принципе... И только мое существование неторопливо и неизменно...



Катя не хочет бросать своего "мужа", потому что боится, что сделает ему больно. Типа "он-то мне не нужен, но, по-моему, он правда меня любит, и ему будет плохо, поэтому я не могу так с ним поступить". Меня такая позиция одновременно забавляет и раздражает. Ну какая разница, что там будет с ним. Главное ведь чтобы тебе хорошо было. Это каким же альтруистом (психом!!!) нужно быть, чтобы ставить чужое счастье вперед своего собственного.



***

Мы вчера ездили на молл. Купили Катьке спортивного типа шлепанцы, Данику - кроссовки и маечки со Спайдерменом, а папе - плавки (без Спайдермена. Зато с эмблемой фирмы OP. Которую папа принял за бабочку. И не хотел эти плавки покупать: "Я не хочу, чтобы у меня была бабочка на заднице!" Но мы его убедили, что это не бабочка). Я себе нашла пару обтягивающих маечек без рукавов. Прикол в том, что они не только обтягивающие, но и просвечивающие. Но смотрится классно. Буду носить и, пожалуй, даже куплю себе еще что-то в таком стиле, благо фигура позволяет.



***

Завтра д/р у Скроггинса. Катрина несет ему открытку

[on the outside; the handwriting is getting sloppier closer to the bottom of the card]:

Your birthday? I'll drink to that!

Your good looks? I'll drink to that!

Your mighty intellect? I'll drink to that?

[on the inside]:

Whose birthday is it anyway?..

и шоколадный тортик. Мы думали купить ему разноцветную черепаху, но потом решили, что не стоит дарить плюшевые игрушки на каждый день рождения.



***

Стив болел, но сегодня вернулся в школу. Жду его ответа на мои письма. Надеюсь, что там будет что-нибудь полезное/интересное/важное.



***

Пытаюсь переписываться с Ванечкой. К сожалению, он мне совершенно не интересен. И никакие гормоны тут не помогут. Эх.



***

Пару дней назад Асаф сказал Катьке, что в его школе учится Володя. Тот самый Володя, который три года назад нравился сначала мне, а потом Кэт.

Мир тесен.



***

Вчера (уже позавчера, у меня как всегда сбиты внутренние часы из-за того, что я сплю в непотребное время) отмечали Майин д/р. Очень мило посидели, съели пиццу и поговорили.

Ребята спрашивали про экзамены, про колледж. Мне приятно чувствовать себя экспертом хоть в чем-нибудь.

Я наконец-то поделилась полной версией того, что произошло в прошлом семестре. Меня слегка задело их отношение. В конце концов, it's my life and if I screw it up, it's my right to do so. Их это не касается. Я не виновата, что они хвастались своим друзьям, что у них есть знакомая, "who was a Valedictorian, got accepted to [...] and has a GPA of 4.0". Тем более что последнее утверждения никогда не соответствовало действительности.



Не хочу быть ни для кого примером. Слишком большая ответственность.



***

Будущее в очередной раз решено. Мне остается только надеяться.



***

Я иду по самой границе между горячим, жестким асфальтом и пушистой, прохладной травой. Временами кончики пальцев скользят по упругим стебелькам цветов или колючим веточкам чего-то похожего на можжевельник. Густой, пропитанный солнце воздух плотно обтягивает кожу. Иногда откуда-то издалека прилетает непоседливый ветерок, взъерошивает короткие пряди на макушке, приносит жизнерадостное чириканье птиц и запах свежей листвы, смешанный с выхлопным газом, бензином и нагретой резиной.

Царящая вокруг зелень успокаивает. Так и хочется присесть на каменную скамеечку и отдаться тихому, сонному умиротворению.

Почему-то меня совершенно не смущает, что подобное ощущение вызывает кладбище. По-моему, это гораздо лучше, чем тоска и холод, навеваемые московскими бетонными стенами с рядами безликих фотографий.



"Офф-топ", называется.

***

Я иду неторопливо и знакомо по тонкой полоске серого асфальта, поблескивающего битым стеклом. Отражающееся в осколках солнце режет глаза. Щурюсь, жмурюсь и почти мурлыкаю. Или не почти. Асфальт резко бьет в подошвы кроссовок с каждым шагом. Соскальзываю на траву и чувствую, как едва заметно пружинит под ногами земля.

Думаю.

Обо всем и ни о чем.

Ловлю взглядом яркие блики, танцующие на поверхности близкой воды. Вспоминаю. Размышляю. Я не слишком люблю это делать, но иногда приходится. А иногда просто накатывает - что? и как? и зачем?. На последний вопрос ответить особенно сложно. Все кажется бессмысленным.

Тепло и легко, а сверху - стоит только запрокинуть голову - огромное синее небо. Чистое, сверкающее, летнее. Провожаю глазами вертолет и ловлю себя на улыбке, которая мгновенно превращается в смех. Снова вслух. Люди оглядываются. Я чувствую себя ребенком, радующимся чему-то очевидному, привычному и банальному. Я хочу быть этим ребенком. Не думать, не волноваться, не знать.

Я проигрываю в голове диалоги, рисую картинки, намечаю и обосновываю действия... Я живу чужие жизни и умираю чужие смерти и вообще схожу с ума - неспешно, спокойно и радостно.



***

Я читаю - много и жадно. Трачу на это все свое время, получаю от этого огромное удовольствие. При этом не читаю ничего настоящего, серьезного - только фанфики, бесконечные фанфики. Это мой наркотик, я на игле тягучих слов и знакомых имен и первых поцелуев и вечных хэппи-эндов. Мне хорошо так. Я не хочу иначе.

Хотя это неправда. Хочу. Я хочу реальную жизнь - настоящих людей с настоящими разговорами и настоящими поцелуями. Предназначенными мне.

Перед собой можно не притворяться, верно? Я хочу всего этого - прикосновений и вздохов и стонов и мягких губ и горячей кожи и блаженно-запретного удовольствия. Я хочу по-настоящему - не слова, не фантазии, не воспоминания. Жизнь.

Хочу жить.



***

Хочу тающие сосульки на балконе. Зеленую пластмассу и ржавый сундук. Рыжее солнце сквозь голые ветви тополей. Свою комнату и своих друзей. Хочу в Москву - и так здорово думать, что уже совсем недолго - и я буду там, и будет май, нежная листва, цветущая сирень на даче, любимая кожаная куртка и теплый ветер. Не могу сейчас представить ничего лучше.



***

Все время хочется писать. Фанфики. My obsession. Не пишу. Наверное потому, что все придуманные сюжеты - слишком длинные. Я не умею писать мини, но мне не хватит терпения закончить макси, и я не пишу вовсе, только придумываю, придумываю... Все новые герои, повороты сюжета, приключения, заклятья, друзья, враги, и всегда - всегда - все заканчивается хорошо. Я не умею - не хочу уметь - иначе.

So much for angst. ^^"



***

И еще столько всего, что можно отпечатать на мягком воске экрана. И все кажется важным, и все не имеет значения... Так странно, так привычно.

За окном начинается новый день, а я сейчас лягу спать, и это является еще одним кусочком мира, который я для себя построила. Или мира, который я - для себя - разрушила.

Слишком мало и слишком много непреложного, невозможного, неотвратимого, невыносимого. Я не знаю, за что цепляться, не знаю, что поможет выплыть, а что утопит. Привязанный к ногам камень подозрительно похож на спасательный круг. И наоборот.

Почему-то скучаю по Стиву. Не пишу ему, и могу его увидеть в любой день, и скучаю отчаянно и самозабвенно. Мне нечего ему сказать. Мне не о чем с ним говорить.



***

Хочу любить. Хочу быть любимой. Звучит фальшиво. И банально. Но больше ничего в голову не приходит. Да к тому же - ведь и правда хочу...