i am human and i need to be loved just like everybody else does
[Нет ни вдохновения, ни желания облагораживать текст. Ну его, пусть вместо литературного наброска будет поток сознания.]

Я ни при чем. Не мой друг, не моя ссора, не мои эмоции. Я - посторонний наблюдатель, я - щепка в водовороте, меня подхватывает и несет бешенный поток чужих чувств, швыряет из стороны в сторону и оставляет, обессилевшую, беспомощную, за кухонным столом с чашкой кофе в руках. Закусываю край между зубами, сжимаю плотнее руками теплую гладкую керамику и прислушиваюсь к тяжелой внутренней дрожи, к тектоническому движению под кожей, к сухому жару под веками.
Сережа утешает Кэт где-то за закрытой дверью их комнаты. Франко собирается уходить: зашнуровывает ботинки, надевает куртку. Я сижу в кресле, чуть покачиваясь, баюкая остывающий кофе. Не смотрю на Франко и уж конечно ничего не говорю: дрожащие губы можно спрятать за очередным глотком, но стоит издать хоть звук и он обернется воем. Рациональная часть мозга настаивает, что ничего непоправимого не случилось: Кэт не выспалась и сорвалась, они помирятся и все будет хорошо, это все не в первый раз и, бог знает, не в последний.
На прощание Франко подходит ко мне, широко раскидывает руки и нагибается меня обнять. Я обхватываю его за плечи, провожу рукой по его волосам, молча радуясь подвернувшейся возможности: я уже привыкла ловить эти мгновения, украдкой собирать небрежные прикосновения, искры бездумного, ничего не значащего тепла.
А потом Франко прощается с Сережей, короткое мужское рукопожатие, только вот их пальцы на миг цепляются друг за друга, и Сережа спрашивает "Are you sure?" так, как будто надеется на отрицательный ответ. И мне не надо видеть, чтобы знать, что у него на ладони лежат ключи от нашего дома, которые Кэт дала Франко, когда мы сюда переехали. Пауза, и Франко идет к двери -- катиной комнаты; значит, помирятся. Сережа где-то рядом, но я на него не смотрю. Встаю и иду выключить свет, потому что в темноте легче дышать, и еще успеваю подумать, что надо уйти к себе и спокойно подумать в одиночестве, и тут меня накрывает с головой: вдохнуть еще получается, а выдох вырывается сдавленным стоном, из под век текут слезы. Опускаюсь торопливо на колени, прислоняюсь боком к стене и ставлю чашку на пол: не разлить бы и не забыть. Сережа подходит, кладет руки мне на плечи, сжимает легонько, спрашивает "Are you alright?". Я говорю да, я говорю дай меня пять минут. Он понятливый, он уходит. Я поднимаю себя с пола, нахожу самый дальний угол и привожу себя в порядок. Это я так, от нервов. Я тоже не выспалась.
.
Франко с Сережей пошли погулять, а сейчас вот вернулись и общаются с Кэт. Они все помирились. А мне плохо. Мне плохо, мне плохо, мне хочется плакать дальше, потому что мне не с кем ссориться и не с кем мириться. Я не умею обижаться и прощать. Кэт спрашивает, эгоистка ли она. Нет, она -- один из самых самоотверженных, бескорыстных людей, которых я знаю. Я да, я эгоистка. И мне плевать, лишь бы мне было хорошо.

Я не люблю, когда близкие мне люди ссорятся. Я чувствую себя беспомощной и ненужной. Они ссорятся и мирятся, а меня лихорадит от перепадов их эмоций.

Когда плакала, думала: хочу кого-нибудь, чтобы был рядом, чтобы можно было обнять и не отпускать, так и заснуть, уткнувшись куда-то в плечо, чувствуя щекой ровное дыхание.

Умираю от одиночества, но так глубоко внутри и в то же время так понарошку, что сама не придаю этому значения.